Убей,да не убитым будешь.
Персонажи принадлежат Эрику Крипке, если память не изменяет.
Остальное - моё.
Lying I still can’t find the truth
So I spin another line on you.
You can’t blame a fella for trying
I’m hoping you eat my every word,
Doesn’t it taste so good?
But deep inside I’m dying.
Mr.Hudson White Lies
Ты все время врешь. Нет, правда, даже для тебя это слишком. Через шаг, на каждом втором повороте дороги, каждый раз, когда садишься в машину после охоты. В этих жизненно важных, необходимых мелочах: «нет, ничего не случилось, Сэм»; «Все в порядке, Сэм»; «нет, отец больше ничего не сказал»; «нет, я не хочу говорить об этом»; «нет, Сэмми, мне не страшно.».
И вот именно эта ложь повторяется чаще всего, и ты упорнее всего пытаешься убедить в ней брата, потому что на самом деле тебе страшно до одурения, до зуда в воспаленных бессонницей веках, до липких капель на висках. Ты боишься, что однажды не хватит сил, или времени, всего лишь несколько секунд, ты не успеешь подхватить, прикрыть, выстрелить. Не спасешь… И тогда ты проснешься и поймешь, что Сэма больше нет. Ты почувствуешь его отсутствие, еще даже не открыв глаза, только вдохнув влажный спертый воздух мотельного номера, и не ощутив такого знакомого, впитавшегося в цепь ДНК, теплого горьковатого привкуса на языке. Сэма больше нет. Небо падает на землю, засыпая тебя пеплом полу-детских воспоминаний.
Ты знаешь, что твоя поюзанная душа никому уже не нужна, ни демонам, ни пернатым сволочам сверху. И ты боишься, что однажды просто не на что будет выменять Сэма, нечем будет выкупить его у смерти. Обменники закрылись, дефолт, биржа в шоке и ахуе и карты не в масть. Небо взрывается.
И ты продолжаешь строить из себя непрошибаемого мачо-рыцаря, которому все нипочем. Не подозревая, что твой младший брат давно уже повзрослел и его не провести бабушкиными сказками. Ты продолжаешь говорить «все в порядке», и даже эти слова кислят на языке гнилью, потому что ты на самом деле прекрасно понимаешь, что брат не верит в эти твои россказни и внешний блеск «ЯСупермен-брони» ни на секунду. Он просто замалчивает свою оправданную, между прочим, обиду, дает тебе время понять, что он не слепой, не глухой и не глупый. И все прекрасно видит и понимает. И ты тоже это понимаешь. И это пугает тебя еще больше.
Над дверью в твою душу, если конечно можно назвать эту дыру в заборе дверью, твоей собственной кровью, красным по грязному – каллиграфическим почерком выведено «Lasciate ogne speranza, voi ch’intrate». И ты надеешься, что всем сразу станет страшно до усрачки, и не полезут. Только брат твой не из пугливых. Откровенно говоря, он бывает бесстрашен до идиотизма, ты, впрочем, сам знаешь. Но твоя надежда такая сука, живучая. После всего, что произошло с вами, она осталась живее вас обоих вместе взятых. Но вот Сэм… ему плевать на детскую эту твою надежду. И не переубедишь его и против не попрешь. Он просто вломится тебе в душу, вежливо обозначившись и постучавшись, начав с аккуратного «Ты точно в порядке?» и дальше сметет весь твой внутридушевный бардак, перетряхнет, рассортирует и уложит одним только прямым уверенным взглядом в прочный фундамент под новые силы. И силы эти сложит сверху ровными пачками. Непонятно только, откуда он сам берет их. Но тебе сразу становится легче. И не так жжет глотку нерассказанное. Тогда ты решаешь, что на ближайшие минут пять или даже на какую-нибудь недо-вечность все действительно в порядке и можно уже ни о чем не говорить. И обманываешь, на этот раз, сам себя.
Ты думаешь, что, наверное, у Сэма так же все, если не в душе, то в голове точно – пронумеровано и подписано. Только этого, к сожалению, не хватает на долго. Твое почти солнечное спокойствие мурчит импаловским двигателем около сотни миль, а потом у него сдыхает батарейка. И все возвращается: страх, под ручку с веселящейся чокнутой бессонницей, виски в барах, вибрирующая боль в подсердии на каждом перекрестке и белая горечь на языке, с привкусом земли, пепла и безнадежности.
Небо течет формалином на лобовое стекло Импалы.
Когда-нибудь, после очередной охоты, которая, конечно, едва не будет стоить вам обоим жизни, ты надерешься вусмерть, в ближайшем баре, и потом, прихватив с собой бутылку дешевого виски вернешься в мотель и под пристальным, мятно-чайным взглядом рухнут все блоки твоей хваленой противоСэмовой обороны. И ты расскажешь младшему все. Абсолютно все. Как тебе было страшно и больно, как ты не спал ночами и сверлил взглядом затылок Сэма, отмеряя свое время вдохами-выдохами младшего. Как тебе было вытошно и мерзко обрывать его по-осеннему лечащий взгляд захлопнутой дверцей машины. Как хотелось все рассказать. Просто чтобы он понял, чтобы не видеть темную прокисшую обиду в ясных глазах.
Когда-нибудь ты обязательно расскажешь ему все это, а пока…:
- Ты как, Дин?
- Порядок, Сэмми. Порядок. -
Небо крошится под ногами первым снегом. Ослепительно белым снегом.
Остальное - моё.
Lying I still can’t find the truth
So I spin another line on you.
You can’t blame a fella for trying
I’m hoping you eat my every word,
Doesn’t it taste so good?
But deep inside I’m dying.
Mr.Hudson White Lies
Ты все время врешь. Нет, правда, даже для тебя это слишком. Через шаг, на каждом втором повороте дороги, каждый раз, когда садишься в машину после охоты. В этих жизненно важных, необходимых мелочах: «нет, ничего не случилось, Сэм»; «Все в порядке, Сэм»; «нет, отец больше ничего не сказал»; «нет, я не хочу говорить об этом»; «нет, Сэмми, мне не страшно.».
И вот именно эта ложь повторяется чаще всего, и ты упорнее всего пытаешься убедить в ней брата, потому что на самом деле тебе страшно до одурения, до зуда в воспаленных бессонницей веках, до липких капель на висках. Ты боишься, что однажды не хватит сил, или времени, всего лишь несколько секунд, ты не успеешь подхватить, прикрыть, выстрелить. Не спасешь… И тогда ты проснешься и поймешь, что Сэма больше нет. Ты почувствуешь его отсутствие, еще даже не открыв глаза, только вдохнув влажный спертый воздух мотельного номера, и не ощутив такого знакомого, впитавшегося в цепь ДНК, теплого горьковатого привкуса на языке. Сэма больше нет. Небо падает на землю, засыпая тебя пеплом полу-детских воспоминаний.
Ты знаешь, что твоя поюзанная душа никому уже не нужна, ни демонам, ни пернатым сволочам сверху. И ты боишься, что однажды просто не на что будет выменять Сэма, нечем будет выкупить его у смерти. Обменники закрылись, дефолт, биржа в шоке и ахуе и карты не в масть. Небо взрывается.
И ты продолжаешь строить из себя непрошибаемого мачо-рыцаря, которому все нипочем. Не подозревая, что твой младший брат давно уже повзрослел и его не провести бабушкиными сказками. Ты продолжаешь говорить «все в порядке», и даже эти слова кислят на языке гнилью, потому что ты на самом деле прекрасно понимаешь, что брат не верит в эти твои россказни и внешний блеск «ЯСупермен-брони» ни на секунду. Он просто замалчивает свою оправданную, между прочим, обиду, дает тебе время понять, что он не слепой, не глухой и не глупый. И все прекрасно видит и понимает. И ты тоже это понимаешь. И это пугает тебя еще больше.
Над дверью в твою душу, если конечно можно назвать эту дыру в заборе дверью, твоей собственной кровью, красным по грязному – каллиграфическим почерком выведено «Lasciate ogne speranza, voi ch’intrate». И ты надеешься, что всем сразу станет страшно до усрачки, и не полезут. Только брат твой не из пугливых. Откровенно говоря, он бывает бесстрашен до идиотизма, ты, впрочем, сам знаешь. Но твоя надежда такая сука, живучая. После всего, что произошло с вами, она осталась живее вас обоих вместе взятых. Но вот Сэм… ему плевать на детскую эту твою надежду. И не переубедишь его и против не попрешь. Он просто вломится тебе в душу, вежливо обозначившись и постучавшись, начав с аккуратного «Ты точно в порядке?» и дальше сметет весь твой внутридушевный бардак, перетряхнет, рассортирует и уложит одним только прямым уверенным взглядом в прочный фундамент под новые силы. И силы эти сложит сверху ровными пачками. Непонятно только, откуда он сам берет их. Но тебе сразу становится легче. И не так жжет глотку нерассказанное. Тогда ты решаешь, что на ближайшие минут пять или даже на какую-нибудь недо-вечность все действительно в порядке и можно уже ни о чем не говорить. И обманываешь, на этот раз, сам себя.
Ты думаешь, что, наверное, у Сэма так же все, если не в душе, то в голове точно – пронумеровано и подписано. Только этого, к сожалению, не хватает на долго. Твое почти солнечное спокойствие мурчит импаловским двигателем около сотни миль, а потом у него сдыхает батарейка. И все возвращается: страх, под ручку с веселящейся чокнутой бессонницей, виски в барах, вибрирующая боль в подсердии на каждом перекрестке и белая горечь на языке, с привкусом земли, пепла и безнадежности.
Небо течет формалином на лобовое стекло Импалы.
Когда-нибудь, после очередной охоты, которая, конечно, едва не будет стоить вам обоим жизни, ты надерешься вусмерть, в ближайшем баре, и потом, прихватив с собой бутылку дешевого виски вернешься в мотель и под пристальным, мятно-чайным взглядом рухнут все блоки твоей хваленой противоСэмовой обороны. И ты расскажешь младшему все. Абсолютно все. Как тебе было страшно и больно, как ты не спал ночами и сверлил взглядом затылок Сэма, отмеряя свое время вдохами-выдохами младшего. Как тебе было вытошно и мерзко обрывать его по-осеннему лечащий взгляд захлопнутой дверцей машины. Как хотелось все рассказать. Просто чтобы он понял, чтобы не видеть темную прокисшую обиду в ясных глазах.
Когда-нибудь ты обязательно расскажешь ему все это, а пока…:
- Ты как, Дин?
- Порядок, Сэмми. Порядок. -
Небо крошится под ногами первым снегом. Ослепительно белым снегом.